Зоревая медицина. Основы зоревой медицины

Основы зоревой медитации

Опираясь на двигательные упражнения, используя выразительные возможности интонации, отождествляя себя с Природой и глубоко веря в её целительные возможнос­ти, а также «подпитываясь» энергетически от огня и дру­гих источников, мы создали в себе новую мощную силу.

Что делать дальше? Пассивно ждать, что она сама про­явит себя? Наверное, можно поступить и так, только нельзя рассчитывать, что всё будет и без нашей помощи как нельзя лучше. Использовать можно любую силу, даже силу ато­ма, только делать это надо с умом. Итак, мы собираемся использовать себе на благо нечто новое, развившееся в нас в ходе упражнений.

Прежде чем начать свой рассказ о том, что составляет «душу» метода зоревой саморегуляции, хочу обратиться к вдумчивому читателю. Дорогой читатель! По-видимому, вам не раз приходилось встречать слово «околонаучный» приме­нительно к самым разнообразным материалам: во всяком случае, парапсихология и народная медицина всегда оказы­вались украшенными таким ярлыком. Называя что-то око­лонаучным, обычно имеют в виду одно из двух: либо нена­учность метода исследования (хотя существование исследу­емого явления сомнения не вызывает), либо «ненаучность» материала в целом. Полагаю, что нет смысла полемизиро­вать с теми, кто всю народную медицину низводит до уров­ня выдумок или предрассудков. А вот о научности или не­научности задуматься стоит.

На первый взгляд, здесь всё просто. Есть науки-лидеры, им все отвешивают поклоны или стараются во всём подра­жать. Если же «иные» науки и сохраняют свою точку зре­ния, то молча соглашаются со своей «второсортностью».

Размежевание идет по многим вопросам. В частности, современные науки-лидеры имеют хорошо разработанную теорию. «Второсортные», то есть опытные, эмпирические науки хорошей теории пока не имеют. Они в лучшем слу­чае находятся на подступах к ней. Но разве это мешает им быть такими же в главном?

Д.И.Менделеев отмечал, что главное предназначение науки — практическая польза и предвидение. Если из на­уки можно вывести правила практического действия и ме­тод предсказания, и если в обоих случаях мы получаем положительный результат, наука уже отвечает своему предназначению. Приносить практическую пользу — зна­чит способствовать выживанию рода людского. Если смот­реть на вещи так, то, честно говоря, не только нет суще­ственной разницы между теоретической и эмпирической наукой. Нет различия между научным и донаучным, чисто опытным знанием, даже самым архаическим. Знания ста­новятся мощным средством в борьбе за выживание, как только человек замечает связь причины и следствия и на­учается воспроизводить условия, при которых такие при­чинно-следственные связи наблюдались ранее!

Мир современного человечества создан знанием, про­низан им. Но, если внимательно присмотреться, наш мир «опредмеченного знания», как говорят философы, — это настоящий айсберг. Над водой для всеобщего обозрения возвышается только та часть знания, которая вошла в хо­рошо разработанные теории. Под водой находится огром­ный массив эмпирического научного знания, ещё не отли­того в стройную теорию, и — ещё ниже! — знание, добытое опытом, но пока не попавшее в разряд научного.

Надо признать, что мы, плывущие на этом айсберге, находимся в трудном положении. Что нам делать? Отка­заться от всей подводной части айсберга и строить мир только по канонам строгой теории? Или, наоборот, отме­нить всякие дискриминационные ограничения, считать до­стоянием человеческой культуры любое знание, в котором есть опыт или которое подтверждается опытом? Но как тогда установить взаимодействие между разными «пласта­ми» знания, скажем, между практическими приёмами уп­равления биоэнергетикой, найденными тысячи лет назад, и современными теоретическими концепциями, которыми в последнее время одаривают нас науки-лидеры? Это воп­рос вопросов. По-видимому, он имеет много разных реше­ний. Лично мне кажется, что иногда бывает достаточно установить прочную смысловую связь между практически найденными способами действия и некоторыми фундамен­тальными закономерностями, уже открытыми наукой.

Чтобы понять всю систему приёмов саморегуляции по методу зоревой народной медицины, уясним для себя, что же такое «доминанта» в работе нашей психики.

Наука сухо констатирует:

• доминанта — это некий очаг весьма сильного воз­буждения;
• от этого очага сильного возбуждения протягиваются связи к другим более слабым центрам возбуждения;
• за счёт других, более слабых центров возбуждения главный центр возбуждения «подпитывается», становится интенсивнее, а малые центры возбуждения ослабевают;
• основной очаг возбуждения навязывает другим, ма­лым центрам возбуждения свой ритм;
• поскольку доминанта способна подчинить себе са­мые разнообразные центры возбуждения, она оказывается явлением, затрагивающим всю нашу психику в целом.

По оценкам учёных, в нашем мозге несколько милли­ардов клеток. Каждая клетка может быть возбуждена или заторможена. Вообразим ночь. Каждая клетка мозга — это квартира, в окне которой может гореть или не гореть свет. Миллиарды квартир образуют гигантский город, какого мы ещё никогда не видывали. Если взглянуть на этот го­род с большой высоты, целые крупные районы покажутся нам размазанными светлыми пятнами.

Вот мы начинаем наблюдать за этим океаном светлых конфигураций и видим: в одном месте множество свет­лых пятен слились и засияли, ритмично изменяя яркость, в других местах началось такое же слияние световых пя­тен, возникли несколько центров интенсивного свечения, но размерами поменьше и меньшей яркости. Они возник­ли и начали мерцать каждый в своём, только ему прису­щем, ритме. И вдруг что-то произошло: колебания всех побочных центров стали совпадать с колебаниями главного центра, становится всё ярче, а побочные центры по­бледнели. Некоторое время обширная сеть взаимосвязан­ных световых конфигураций мерцает в лад, а затем, словно кто-то щёлкнул выключателем — гаснет. Гаснут все цент­ры. Разом, по единому сигналу. Примерно так можно пред­ставить себе механизм доминанты, функционирующей в коре головного мозга.

Достаточно вспомнить, как мы отрабатывали речевую формулу энергетического подкрепления, как усиливали её эффект интонацией, верой в одухотворённую Природу (Зарю) и опирались на источники внешней энергии, и нам становится ясно: мы с первого дня наших тренировок ак­тивно использовали двигательную доминанту как «собира­тельницу» различных форм возбуждения вокруг немногих строк речевой формулы.

Но есть и другие ситуации и другие задачи, которые мы будем решать, опираясь на психологический меха­низм доминанты.

И ещё! Если вы не хотите принимать мои слова на веру, если вы намерены проверить мои утверждения на своём опыте и хотите пойти по этому пути ещё дальше, нужно понять простую истину: при нали­чии некоторой закономерности в психической деятельности, всегда можно сформулировать правило, выражающее суть этой закономерности. И наоборот, если вам встретилось пра­вило, вы, наблюдая, всегда обнаружите реальные психоло­гические закономерности, от которых отталкивались люди, его придумавшие, — при условии, что это правило истинное.

Первые правила зоревой медитации связаны, если мож­но так выразиться, с конкуренцией и борьбой доминант.

В самом деле, — вспомните! — мы до сих пор думали только о том, как «приручить» повелительницу-доминан­ту, как вызывать её заветным словом. Мы думали: скажем заветное слово, и воссядет владычица-доминанта на троне, и начнёт править. А как же иначе? А вот так: мы вызыва­ем владычицу-доминанту, а трон уже занят! Вы спросите: откуда взяться конкуренту?

Ещё в конце 50-х годов доктор психологических наук Б.В.Беляев предложил любопытную теорию . Поскольку человек взаимодействует с окружающим миром либо пас­сивно, то есть осознаёт его, либо активно преобразует, под­чиняя своей воле, всю психику человека можно разделить на четыре «области», или «отсека». Осознаваемые и про­извольные процессы — это то, что традиционно считается психологией человека, что исследуется писателями и поэта­ми. Произвольны, но не осознаваемы (точнее, не в полной мере осознаваемы) автоматизмы, навыки, доведённые до ме­ханического, без участия сознания, исполнения. Осознава­емы, но не произвольны явления, относимые к импульсив­ной психике. К примеру, чрезмерная раздражительность. Человек может сознавать, что он неправильно ведёт себя, что создаёт массу ненужных проблем, но… не может оста­новиться. Наконец, к психологии можно отнести область «тёмных» чувств — информацию о том, как работают наши внутренние органы. Обычно мы почти не осознаём эту ин­формацию и не можем управлять их работой. Выходит, это — область неосознаваемых и непроизвольных психических явлений. Пользуясь разделением психики человека на ука­занные четыре «отсека», рассмотрим три случая и сформу­лируем соответствующие правила.

Случай первый. Если нам выпадает длительная и довольно однообразная работа, то мы достаточно трудно «входим» в неё. Но «войдя», долго работаем почти меха­нически. Всё делается как бы само собой. Причина простая: сложилась двигательная доминанта, ориентирован­ная на длительную однообразную работу.

Чтобы эта уже действующая доминанта не вступила в противоречие с доминантой, связанной с речевой фор­мулой энергетического подкрепления, эти две двигатель­ные доминанты надо «породнить».

Правило 1. Чтобы монотонно выполняемая физичес­кая работа не препятствовала, а, наоборот, способствова­ла саморегуляции по методу «зоревой» народной медици­ны, надо эту физическую работу хотя бы время от времени выполнять в темпе и ритме, обычном для произнесения речевой формулы энергетического подкрепления.

В этом случае обе двигательные доминанты сливают­ся. Мои многочисленные наблюдения говорят в пользу того, что любые операции саморегуляции протекают особенно успешно, если перед этим мы занимались ритмичной физической работой и имели возможность отдохнуть.

Случай второй. Мы перевозбуждены. Нервы, как туго натянутые струны, реагируют на любую мелочь. Это ре­зультат длительного нервного напряжения. Сможет ли породниться такое состояние психики с двигательной до­минантой, которую мы вызовем, проговаривая речевую формулу?

На эту проблему обратили моё внимание те, кого я обучал методике саморегуляции. Одни попадали в тупик: попытка возбуждать себя заканчивалась тем, что человек «разгонялся», как автомашина без тормозов. Затормозиться было совершенно невозможно. А от беспредельного перевозбуждения никакого проку тоже не было. Другие, наоборот, засыпали. Почему засыпали — нетрудно понять. Хабаровский врач В.А.Ионичевский, выслушав меня, сра­зу определил суть методики саморегуляции: народная зоревая медицина, сказал он, — это искусство вызывать стресс и тем самым повышать устойчивость организма. На фоне длительного перевозбуждения и накопившейся усталости искусственный стресс включает механизмы охранительно­го торможения, и человек засыпает.

Это серьёзная проблема. К саморегуляции по методу зоревой народной медицины может обратиться человек с изрядно истрёпанными нервами. С чего он должен начи­нать тренировки? Иногда и уравновешенный человек может оказаться в ситуации, когда трудно совладать с собой. Как ему поступить? Можно ли с помощью нашей методи­ки взять свои нервы под полный контроль?

Правило 2. Если жизненные обстоятельства приводят к перевозбуждению и переутомлению, овладение методи­кой «зоревой» медитации целесообразно начинать с успокаивающего «тормозного» варианта. Размеренную ходьбу и медленное проговаривание речевой формулы мож­но дополнить специальными упражнениями в «быстром сне». Остановлюсь на этих упражнениях подробнее, так как они проясняют многие глубинные закономерности.

В моей уже упомянутой брошюре дана такая краткая инструкция произвольного засыпания:

• С помощью речевой формулы энергетического подкрепления сначала вызовите стойкое возбуждение, за тем, резко замедлив темп проговаривания речевой фор­мулы, преобразуйте возбуждение в торможение.
• В положении лёжа перемещайте формулу энергети­ческого подкрепления формулой внушения: «Мышцы расслабляются». Темп проговаривания речевых формул замед­ленный. Начиная с мышц стопы, расслабляем последо­вательно все группы мышц вплоть до шеи и затылка. С опорой на память и на непосредственные ощущения пред­ставляем себе мышцы максимально расслабленными. Весь цикл от стоп до затылка повторяется трижды. При этом расслабление мышц усиливается. С начала третьего цикла к формуле: «Мышцы расслабляются» прибавляем форму­лу: «Торможение в коре разливается”. При этом во­ображаем себе состояние сонливости.
• На фоне ясно ощущаемой сонливости повторяем со­кращенный текст формулы энергетического подкрепле­ния и формулу: «Торможение в коре разливается…», по­степенно удлиняя паузы. Сначала помещаем паузы меж­ду словами, затем делим паузами слова на слоги. Поскольку слова произносятся на выдохе, а вдох ассоциируется с паузой, дробление текста на малозначимые фрагменты переносит внимание на смену вдоха и выдо­ха, на ритм дыхания. Вскоре начинается сон».

В действительности упражнение не обязательно долж­но переходить в естественный сон. Его можно закончить в фазе, предшествующей естественному сну. Я называю это весьма любопытное состояние «пустотой сознания». В нём очень ясно ощущаешь единство, нераздельность противо­положных характеристик. С одной стороны, мозг предельно активен. С другой стороны, конкретное содержание формул внушения ушло, в центре внимания остался только ритм вдохов и выдохов. Я многократно убеждался в цели­тельности такого промежуточного состояния между бодр­ствованием и началом засыпания. 20 — 25 минут такого уп­ражнения в середине напряженного трудового дня заменя­ли 2—3 часа естественного сна. Можно предположить, что в этом упражнении есть что-то от быстрого сна, которым, по утверждениям многих авторов, владеют люди, живу­щие в экстремальных условиях.

Правило 3. Если вы ощущаете стойкое перевозбуждение, на время переключитесь на какую-либо монотонную деятель­ность, в которой значительное место занимает двигательный компонент. Согласуйте движения с замедленным ритмом ре­чевой формулы энергетического подкрепления. Монотонная двигательная активность и речевая формула постепенно выд­винутся в центр внимания и преобразят состояние психики.

Случай третий. Область «тёмных чувств», то. есть информация о работе внутренних органов, обычно закры­та для нас. Этой областью ведают нижние отделы мозга, и высшее начальство — кору головного мозга обычно по пус­тякам не тревожат. Но вот случилось что-то серьёзное. Какой-то внутренний орган начал работать неправильно. Сигнал тревоги — боль — доходит до нашего сознания. Может ли доминанта, вызываемая речевой формулой энергетичес­кого подкрепления, справиться с болью?

Если вы имеете в виду острую боль, какая бывает, например, при удалении больного зуба, то формула не может заменить обезболивающий укол. Это лишний раз подтверждает, что зоревая методика саморегуляции может быть названа умеренной, если её практиковать без при­ёмов резкого усиления биоэнергетики.

Правило 4. Если вам предстоит испытать резкую боль, используйте тормозной вариант методики саморегуляции. Он обладает слабым обезболивающим эффектом. Если вы, напротив, создадите доминанту в активной фазе, она мо­жет усилить боль. Конечно, мало хорошего и в другой боли: не резкой, но зато длительной, изнуряющей человека. Как показывают мои наблюдения, систематические занятия зоревой медитацией практически снимают такую боль. По-видимому, сказываются и обезболивающий эффект, и то, что повышается устойчивость организма в целом, а потому он легче справляется с недомоганием.

Итак, мы справились с конкурирующими доминантами в «отсеках» психики, связанных с автоматизмами и с неконтролируемыми реакциями. Справились и с нерезки­ми болями. Теперь перед нами открыт путь к самому глав­ному «отсеку» психики: к тому, где всё осознается и всё произвольно в том смысле, что влечёт за собой разумное действие и это действие может изменить ситуацию в нуж­ном для нас направлении. Вы иронически усмехнетесь: «Отсек»? Да! Этот отсек вмещает в себя всю нашу созна­тельную жизнь плюс работа подсознания, которая просто неотделима от сознательных действий! Да, это так!

Наша владычица — доминанта, попав в царство осозна­ваемого и произвольного, оказывается окружённой тыся­чами своих подданных. Кто они? Как найти с ними об­щий язык?

Скоро владычица-доминанта замечает (и мы с нею), что в этом царстве нет праздношатающихся. Все пристав­лены к делу. Дел же всего три. Первое дело — обеспечить правильную реакцию нашего организма, нашего тела на изменение внешних условий. Зной или мороз, сухой горя­чий ветер или неожиданная холодная ванна, когда мы по­пали в промоину — ничто не должно застать наше тело врасплох! Потому и нужны подвижные, хлопотливые по­мощники — психические процессы. Второе дело — в много­гранной человеческой жизни, полной противоречий, нео­жиданностей и курьёзов, выстроить наше поведение так, чтобы нам был гарантирован успех. Из многих вариантой, поведения выбрать наилучший. Третье дело — решить познавательные проблемы, которые в немалом количестве порождают адаптация тела к меняющимся внешним усло­виям, и более сложное поведение человека.

Правило 5. Владыкам свойственно окружать себя наи­более преданными слугами. Очень скоро владычица-доминанта «приближает» к себе текущие восприятия и образы памяти, которые либо усиливают возбуждение, либо уг­лубляют торможение. Следовательно, прежде чем присту­пить к решению специальных задач, уделите некоторое внимание реальным или воображаемым условиям, которые, пробуждая чувство, усиливают в вас ощущение бодрости или, наоборот, расслабления и покоя.

Фокус внимания, прикованный к речевой формуле энер­гетического подкрепления, на какое-то время (не надолго!) отвлекается: мы всей своей кожей ощущаем прохладный утренний ветерок, затем снова проговариваем слова рече­вой формулы. Через некоторое время нам вспоминается сначала обжигающее, затем просто бодрящее ощущение, когда мы ныряем в прохладную воду. Снова формула энер­гетического подкрепления. Ещё один образ, несущий тот же эмоциональный заряд: бодрость. Снова речевая форму­ла. И так далее. Всё это может происходить самопроиз­вольно. Не беспокойтесь! Не думайте, что не владеете ис­кусством сосредоточения. Это как раз то, что нам сейчас нужно: вокруг доминанты возникают ассоциативные образы одного и того же смыслового ряда и пропадают, отдавая свою энергию доминанте. Чередование речевой формулы и ассоциативных образов можно использовать и как созна­тельный приём. Я называю его «ромашкой». Речевая фор­мула энергетического подкрепления — золотая серединка цветка. Отход в сторону, к образу, возбуждающему бод­рость, — это нежный белый лепесток. Рядом с ним другой, третий… У меня на даче растут и другие ромашки — с фио­летовыми лепестками. Для меня они — символ того же при­ёма, но с отвлечением к образам, навевающим покой.

Помните, на первых страницах я обратился к вдумчиво­му читателю? Решил писать для него. Вместе с ним. С тех пор в моей памяти прошли десятки встреч, ожили десятки лиц. Как живой возник некий обобщённый образ за­интересованного читателя. Точнее, два образа.

Вот первый из них. Я хорошо его знаю. Когда я пишу, он всегда рядом. Спокойный, уверенный в себе. Хозяин жизни. В меру доброжелателен. В меру скептичен. Когда я писал о годах, проведённых бок о бок с живой волшеб­ницей, пришедшей из седых времен, в его взгляде преоб­ладал скепсис. Когда начался разбор приёмов работы — «психотехники», как сейчас любят говорить, — он явно оживился. Постепенно мрачнел, становился нетерпеливым и, наконец, задал вопрос:

— Сколько это будет продолжаться? К чему такие длин­ные предисловия, введения, мягкая соломка, атласные по­душечки на лебяжьем пуху? Мы собрались работать, а не спать. Любую задачу можно правильно поставить и чётко решить. Скажите прямо, что можно сделать с помощью вашей зоревой медитации и как это сделать!

Второй читатель совсем другой. Я хотел бы и его на­звать заинтересованным. Но он всем своим видом утверж­дает обратное. Знаете, как это бывает в трамвае?! Рядом сидящий пассажир делает безразличный вид, а краешком глаза «сидит» в газете, которую вы читаете. Так вот, вовремя моего рассказа и у него был скрытый интерес. К концу и у него накопилось раздражение. Нет! Он не пока­зал его прямо, поэтому скажем мягче: разочарование и упрёк. Обычно этот читатель держится чуть поодаль. Сей­час он подошёл, сказал загадочную фразу и вновь отсту­пил, глядя исподтишка, что я буду делать. Вот эта зага­дочная фраза: «Опубликованный заговор теряет силу».

Реплики моих читателей вынуждают меня на время от­ступить от прямого рассказа. Но это отступление не уве­дёт нас в сторону.

Ведовство, колдовство, магия, а проще — традицион­ная народная психотерапия, оказались в очень занятном положении. Когда-то их начисто отрицали. Теперь не то, чтобы признали — так далеко дело ещё не зашло! — но, скажем, легализовали. И каждый ждёт от народной меди­цины своего. Поборник современной науки надеется обна­ружить в традиционной народной психотерапии новые тех­нологии управления психикой человека и, в частности, новые технологии лечения. Напрасно вы будете говорить ему, что слово «технология» здесь не подходит! Он твёрд, как скала: любое знание, пусть самое глубинное, фунда­ментальное, непонятное, заумное, сумасшедшее, рано или Поздно выходит в практику и порождает технологии. По­борник сокровенного, интуитивного знания рад легализа­ции, но его страшит дальнейшая судьба «волшебства». Оно попадёт на конвейер, перерабатывающий информацию, и от него ничегошеньки не останется. Так, цыплёнок-табака тоже зовется цыплёнком. Но, когда мы берем в руки вож­деленное блюдо, видно ли по нему, где бегал цыплёнок, какую букашку склевал и что при этом думал?

Мои читатели, выразившие свою позицию, оба и правы и не правы. Жесткий рационалист, рвущийся до техноло­гии, прав потому, что в окружающем нас человеческом мире почти всё делается так, как он говорит: берут явление, на­ходят закон; зная закон, находят способы его практического использования, разрабатывают для каждого конкретного случая эффективную технологию. Но он же и совершенно неправ. «Зоревая» медицина пришла к нам из глубины ве­ков, а может быть, и тысячелетий. Мало ли что сейчас де­лает наша наука! Всё это древнему знанию не указ!

Интуитивист, шарахающийся от современного информа­ционного конвейера, тоже прав: как легко растерять алма­зы интуитивного познания в тысячах тонн пустой породы, которые мы перелопачиваем ежедневно в живом общении и в средствах массовой информации! Но он совершенно неправ, когда начинает мистифицировать опыт интуитив­ного познания или, как говорят в народе, напускает тума­ну. Интуитивные догадки, гениальные озарения — всё это великолепно и достойно восхищения. Зачем умалять зас­луги человека, намекая, что дело не в нём, что есть «не­что», могущественное и капризное, которому надо угодить. Ещё дальше идут те сторонники интуитивного познания, которые многие тайны бытия объявляют непознаваемыми для простого смертного. Мол, эти тайны подвластны толь­ко считанным единицам: великим мистикам и святым. Для наших дней такой подход по меньшей мере неконструкти­вен. Чтобы найти выход из грозящего глобального эколо­гического кризиса, человечество должно собрать и исполь­зовать всё, что даёт привычное нам рациональное позна­ние и менее привычное познание интуитивное. Не противопоставлять, а объединить эти два пути познания — вот задача нашего времени.

Эка, скажете вы, куда хватил! Если эти два вида позна­ния противоположны — а в жизни это так! — то ничто не перекроет разделяющую их пропасть! И нечего занимать­ся пустым прожектёрством! Изобретать нежизненные штуч­ки — не уважать себя или смешить честных людей!

Но, позвольте, кто изобретает? В данном случае ве­ликий изобретатель — Жизнь. И она не только изобрела интересующую нас с вами «штучку». Она практически опробовала её и с успехом применяла на протяжении мно­гих тысячелетий. Хотите убедиться? Приглашаю вас в ма­шину времени.

Мы будем вести разведку в прошлом, перемещаясь, если можно так выразиться, в интеллектуальном пространстве.

Обычно, изучая историю человека, ищут то, чем он работал: каменный скребок, железный топор или шагаю­щий экскаватор. Историки-материалисты утверждают: эпо­хи различаются не тем, что производят, а тем, как производят. Правда, они почему-то часто забывают, что в про­изводстве работает не только каменный топор или шагающий экскаватор, но и голова человека. Эволюцион­ные типы знания, то есть способы познавать и изменять природу, тоже в каком-то смысле средства труда, хотя мысль в кулак не зажмёшь.

Мы сидим в машине времени. Она оснащена детекто­рами интеллектуальной деятельности. Пролетая сквозь века, мы можем видеть, какие эволюционные типы знания пронизывают быт людей, живущих в это время. Если нас что-то заинтересует, мы можем задержаться в каком-то времени и изучить интеллект человека более детально.

Итак, «поехали!» — как сказал в своё время Юрий Га­гарин, отправляясь в космос. Сначала мы пролетаем над монбланами фактов и эверестами теорий, воздвигнутыми современным рациональным познанием. Вот вершины становятся ниже, затем идут предгорья и отдельные горы на бескрайней равнине. Стоп! По-видимому, здесь начало ве­ликой интеллектуальной революции, на волне которой жи­вем мы с вами. Интересно, как всё произошло?

Смотрим за горизонты более глубокого прошлого. Сплошное опытное знание. Но вот ради научения, подго­товки молодого поколения к труду начинают систематизи­ровать опыт. Появляются классификации, в которых рож­дается и начинает работать нечто новое: весьма отвлечён­ные понятия — категории. Правда, жизнь у этих категорий, скажем прямо, обозная: кто-то впереди сражается с при­родой, нарабатывает опыт, а мы этот опыт берём и «тасу­ем», «тасуем». А вот и подлинный исток: отвлечённое по­нятие участвует в эксперименте. Опыт работы с явления­ми природы оказывается проверкой некоторой отвлечённой модели явления, созданной разумом. Именно из этого не­приметного родничка родились два гигантских потока — дедуктивное знание, непревзойдённым образцом которого была и будет геометрия Эвклида, и знание гипотетико-дедуктивное. Отсюда, со временем, и возникают все монбланы и эвересты рационального познания.

А не было ли чего-нибудь интересного в более отдалён­ном прошлом? Слетаем! Начинается отсчёт времени. Пять тысяч лет, десять, пятьдесят, сто, двести, четыреста тысяч лет. Ничего примечательного. Гм! Может быть, так оно и есть, но всё равно странно как-то. Ба! Надо переключить приборы! Мы ведём наблюдение в режиме рационального знания, коллективного по самой своей природе. Попробу­ем включить детекторы личностного интуитивного знания.

Да, далеко мы заехали! Вокруг на многие-многие тыся­челетия унылый пейзаж. Человек уже подметил некоторые способы воздействия на вещество и силы природы. Хотя он не знает, что и почему. Да он и не хочет этого знать. Глав­ное: воспроизведи найденный предками приём, и ты будешь сыт. Личность в интеллектуальном смысле пассивна. Она кормится от накопленного опыта. Новые знания появляют­ся, но почти случайно. Тысячи лет уходят на совершенство­вание способов отделки каменного топора.

Но, подождите, что это впереди? Целый оазис яркого интеллекта! Подлетаем, пытаемся разобраться. Так, так… Сначала возникло мифологическое сознание. Люди стали думать, мы — это те, что умеют делать и делают то-то и то-то. Думая о себе, о закономерностях своего образа жизни, они подметили основные принципы, знание которых гарантирует успех. Ура! Вот он — исток мощного взлёта интеллекта: новый подход к обучению. Ребёнку разъясняют принципы, на которых строится жизнь, а он должен усвоить их, выверить на личностном опыте. Замечательный сплав: с одной сторо­ны, мудрость предков, компактное, легко запоминаемоё ра­циональное знание. С другой стороны — все познавательные способности индивида, пущенные в дело!

Да, как это ни поразительно, мы видим собственными глазами, в глубине тысячелетий произошла великая интеллектуальная революция. Она создавала оазисы куль­туры на разных континентах, очаги стремительной чело­веческой мысли. Но как это могло произойти? Ведь из ничего ничто и не возникает! Ответ может быть один: очевидно, и в самом начале цивилизованной жизни чело­век имел от природы всё необходимое для бурного разви­тия личностного знания.

Он хотел выжить и расширить сферу своего влияния. Если единственный путь к этому шел через развитие интел­лекта, трудно придумать более мощный стимул. Вы скаже­те: стимула мало. Развитие познания невозможно без со­ответствующего логического аппарата. Конечно! Но логи­ка была. Логика выживания. И в основу личностного знания, в основу его прогресса лёг полученный от приро­ды механизм приспособительного поведения.

Опираясь на современные научные представления, разработанные школой П.К.Анохина, можно представить приспособительное поведение в виде четырёх блоков, проигрываемых в определённой последовательности. В каждом блоке можно выделить три элемента: собственно познавательный, оценочный и исполнительный.

Поясню на примере. Вы сидите в деревянной бесед­ке. Пригрело. Снег на крыше начал таять, и вода зака­пала. Прямо на вас.

Блок первый: непосредственно воспринимаем капель, оцениваем, стоит ли на неё реагировать. Если реагировать стоит, принимаем решение и включаем второй блок.

Блок второй: изучаем варианты действия на этот слу­чай, припасённые в памяти; оцениваем их в более широ­ком жизненном контексте и делаем выбор.

Блок третий: осознаём, что нужно для исполнения принятых решений; оцениваем возрастающую степень го­товности к намеченному действию; выполняем действие.

Блок четвёртый: готовясь к выполнению действия, мы моделируем желаемое будущее. Для этого намечаем программу осознанных действий, включаем механизм автоматического реагирования на основе опережающего представления о ситуации, и намечаем ожидаемый резуль­тат. Несовпадение фактического результата с ожидаемым заставляет нас критически оценить все сделанные ранее шаги и найти ошибку.

Как это могло происходить в древности? Опыт сопле­менников говорил: то-то и то-то в принципе возможно, по­тому что это делали другие. Остальное зависело от умения личности построить программу опережающего отражения и показать качества, необходимые для исполнения програм­мы. Ставка — жизнь. В этих условиях в сознании каждого индивида картина мира формировалась не так, как у нас. Сейчас мы знаем: есть громадный мир, а в нём — маленькие мы. Для того дальнего нашего предка мир был сферой его целеустремленного действия, переполненного жаждой жить. Мир — это моё действие. В этом суть. И, обучаясь, ребёнок, подросток и юноша постигали мир, то есть своё действие в этом мире, а одновременно и самих себя. Отсюда — немыс­лимый по нашим временам сплав личного и объективного.

Развернув машину времени в сторону нашей техничес­кой цивилизации, мы видим, что реже и реже попадаются на пути оазисы первой в истории интеллектуальной рево­люции. С точки зрения личностного знания и реализации личности, вся последующая история вообще — это медлен­ная деградация. Накопление детальных рациональных зна­ний и общественное разделение труда дали человеку некоторый комфорт, но с появлением комфорта выживание уже не воспринималось как проблема номер один. Обществен­ное разделение труда тем эффективнее, чем выше специа­лизация индивида. Отсюда — добровольный отказ от всестороннего развития.

Подлетая к нашему времени, мы с грустью видим, что в основных культурах, доживших до наших дней, заметны лишь отблески той первой интеллектуальной революции. Словно голубые огоньки, танцующие над горячими углями прогорающего костра. Эти отблески, эти блуждающие огоньки можно встретить там, куда ещё не пришло технизированное массовое производство: в культовых обрядах и в искусстве сохранять И укреплять здоровье.

Отблеск давно минувших времён можно усмотреть, к примеру, во всех системах восточных единоборств. Конеч­но, сходство довольно отдалённое — особенно, если рассмот­реть эти системы, как они практикуются у нас, а не на род­ной культурной почве. Но есть, есть некоторые интересней­шие методические подходы и понятия! К примеру, понятие формы. Нам говорят: «Простейший комплекс упражнений включает двадцать четыре формы». Мы, воспитанные на европейской физкультуре, понимаем, что это последователь­ность из 24 элементарных упражнений. Допускаем, что мо­гут быть определённые требования к выполнению отдель­ных упражнений и комплекса в целом. Но, когда нам гово­рят о «философии» той или иной системы единоборства, улыбаемся иронически и совсем становимся в тупик, когда нам разъясняют, что работа с внешним мышечным движе­нием — только начало. Главное — внутренняя работа.

А, между прочим, ирония и скепсис здесь явно неуместны. В самом деле, — ну, откопали мы какой-то непонятный кусочек культуры из седого прошлого. Но ведь по кусочку греческой амфоры археологи мысленно реконструируют всю вазу! Разве нельзя попробовать ре­конструировать педагогику того архидалёкого прошлого, если мы натыкаемся на её образцы, чудом сохранив­шиеся в ныне здравствующих культурах?

Давайте попробуем — тем более, что разгадку зоревой медитации надо искать в том же направлении.

Первые принципы такой педагогики мы уже отметили:

• человека ставят в условия, в которых он, преодоле­вая трудности, должен выжить;
• опыт старших поколений доносится до него в про­стой форме. Всё, что говорится, говорится для дела.

Таков был закон жизни во времена начала цивилиза­ции. И осколки прошлого, как семена, заброшенные вет­ром, прорастают и дают плоды только там, где действует этот закон. Я часто думаю о жизненном пути Марии Сте­пановны Зубаревой. Когда она училась народной медицине, в России полыхала гражданская война. Жизнь челове­ческая мало что стоила. На что было надеяться ей, дев­чушке-сироте? То, что врач В.М. Соловьёв взялся учить её полезному делу, должно было казаться ей подлинным чудом. Спасительным чудом. И она, конечно, не задава­лась вопросом, что это за медицина. Она восприняла её как дело. Дело нужное. Обещающее хоть какое-то место в жизни. К тому же интересное. У народной целительницы, по-видимому, с юных лет обнаружился талант к врачева­нию. В этом она нашла себя.

Увы! Тот же закон жизни объясняет и мою неудачу. Так, на одной ветке яблони можно встретить и сильный, и хилый плоды. Народная медицина не была и не стала делом моей жизни. Могла ли сработать педагогика седых времён, если я не собирался овладеть врачеванием именно как делом?

Вы можете спросить: разве жгучий интерес к новому, необычному не заменит жёсткую установку на выживание? Разве он недостаточно стимулирует овладение новым для нас делом? Хороший вопрос! Он не только о попытках проникнуть в тайну народной телепатической медицины. Где бы мы ни столкнулись о элементами древней культуры: в Индии, Китае, Японии, у африканских племен, у американских индейцев и аборигенов Австралии, неизмен­но возникает этот вопрос: обязательно ли прожить жизнь в условиях этой культуры, чтобы её по-настоящему по­нять? Или достаточно страсти к познанию нового и тех возможностей, которые даёт исследователю разум?

В древней культуре всё строится вокруг эффективного действия, потому что и сама культура — это мощное средство для выживания человека в природе. Современная куль­тура, построенная на рациональном познании, строит кар­тину мира объективно, то есть по возможности без участия человека, а затем пытается приспособить человека к тако­му «обесчеловеченному» миру. У этих двух культур раз­ные цели, разные познавательные средства и разные ре­зультаты. Объединить их невозможно. Слишком они раз­ные. Но, может быть, удастся их сблизить?

Педагогика седого прошлого немыслима без величествен­ной фигуры Учителя. Это был не учитель наших дней, кото­рому вменяют в обязанность давать детям знания и приви­вать определённые нормы поведения. Не был то и Гуру — явление более позднего времени, когда естественная, как сама жизнь, работа Учителя была окружена мистикой. Учи­телем был человек, прошедший путь ранее тебя, знающий его и потому умеющий ободрить, подсказать и предосте­речь.

Знание во времена первой в истории интеллектуаль­ной революции человечества распадалось на две неравные части. Меньшую часть составляли общие принципы, кото­рые можно было выразить средствами тогда ещё бедного языка. Выразить прямо или иносказательно, через образ. Другую, большую часть, составляло живое, непосредствен­ное знание, неотделимое от действий по разрешению по­стоянно возникавших проблемных ситуаций. Учитель из собственного жизненного опыта и опыта соплеменников знал, какая общая готовность гарантирует успех, какие «пиковые» характеристики надо проявить в момент выс­шей мобилизации сил. Более того, Учитель знал, как, ка­кими путями, через какие этапы приходит молодой сопле­менник к высшему уровню готовности.

Мы, привыкшие даже самоё пустяковое дело окружать словесной мишурой, наверное, не поймём, как это: воспи­тывать, если главное не передаётся словами.

Как это ни удивительно, но Учитель непосредственно отслеживал психические состояния своего учёника. И не только по внешним признакам, когда учёник был рядом. Помню один эпизод, чрезвычайно меня поразивший. Сель­ская школа, в которой я работал учителем немецкого язы­ка, располагалась в деревянном двухэтажном доме старой постройки. На второй этаж вела узкая крутая лестница. В конце лестницы — дверь с очень низкой притолокой. Торо­пясь на урок, я стукнулся об эту притолоку лбом. Крепко стукнулся. Но сразу же забыл об этом. Часа через полто­ра, когда я пришел домой на обед, Мария Степановна как бы невзначай спросила: «Около двенадцати часов вы обо что ударились?» Когда я стал расспрашивать, как она уз­нала (в узком лестничном проходе меня никто не видел, а синяка или шишки не было) она только улыбнулась. Ду­маю, что она отслеживала моё состояние не только в тот день, когда я лбом попробовал прочность косяка.

Мой читатель, жаждущий поскорее узнать новые «технологические» приёмы, должен учесть, что в древней педагогике приёмы эти срабатывали только тогда, когда человек проходил суровое испытание жизнью. Что же ка­сается моего друга-читателя, ревностно оберегающего «та­инство» древнего знания, то его, по-видимому, не слиш­ком шокирует, если мы определим суть обучения в древ­ней школе жизни.

Первым предметом здесь было действие. Точнее, все действия, без которых существование племени было бы поставлено под угрозу. Вторым учебным предметом были все психические состояния — обычные и экстре­мальные, с которыми сталкивался человек того време­ни в своей деятельной, но полной превратностей жиз­ни. Третьим учебным предметом была работа по совер­шенствованию психических функций: ощущения, восприятия, внимания, памяти и других. Жизнь, насы­щенная непредсказуемыми поворотами, заставляла сни­мать ограничения психических способностей, которые невольно появляются, когда она входит в привычную колею. По-видимому, идеалом был двойной-тройной запас прочности. Пятым и самым главным учебным пред­метом было умение быстро сориентироваться, выбрать и молниеносно выполнить наилучший вариант действия. По-видимому, на первых порах учила сама жизнь, со­здавая непридуманные ситуации. Но позднее должны были возникать комплексы упражнений, в которых практическая целесообразность отступала на второй план. Главным становилось освоение психических со­стояний, шлифовка психических функций, отработка реакции. То есть внутренняя работа.

Чтобы понять древнюю культуру, лучше всего взгля­нуть на неё глазами Учителя. Конечно, мы никогда не сможем этого сделать, не будучи Учителями сами. Од­нако, поняв его точку зрения, можно выработать такое представление о процессе обучения, которое будет по­нятно и нам.

Давайте представим: мы можем всесторонне изучать то, что делалось в древние времена в «школе жизни». С чего мы начнём? Наверное, с внешне выраженных дви­жений. Внесём в протокол наблюдений отдельные эле­менты движений, темп, ритм и т.д. Всё, что сможем заме­тить. Потом запишем в протокол, как осознавал ученик решение поставленной задачи. Возьмем на заметку всё: от доминирующих ярких представлений до самых смут­ных ощущений. И, наконец, обвешаем ученика всевозможными датчиками и получим богатую информацию о том, как изменялось его психофизиологическое состоя­ние в ходе упражнений.

Что мы имеем? Три среза одних и тех же событий. Три пласта информации. Словно три сказки, рассказывающие об одном и том же, но на разных языках. Настолько раз­ных, что буквальный перевод с одного языка на другой затруднителен. Как из трёх сказок сделать одну? Идти от контрастных различий. Как бы ни различались языки, «белое» в них будет отличаться от «чёрного». Наличие будет противостоять отсутствию чего-то.

Можно не сомневаться: если в самом процессе изу­чения происходят какие-то глубокие изменения, то, ка­ким бы языком наблюдения мы ни пользовались, скачок в описываемых характеристиках обязательно будет от­мечен. Значит, если теперь мы отметим контрастные из­менения на всём протяжении комплекса обучающих уп­ражнений, мы получим принципиальную схему процес­са научения. Весь процесс мы сможем разбить на качественно неоднородные фазы. Одна фаза будет обя­зательно отличаться от другой. Чем? Возможны вариан­ты: изменятся элементы движения, психические состоя­ния и т.д. Эти качественно неоднородные отрезки про­цесса научения мы и будем считать «формами» в комплексе обучающих упражнений.

Обычно в современной науке понятие принадлежит к одной предметной области, и если мы захотим конкретно­сти, мы перероем все запасники фактов, не выходя за пре­делы данной науки. Введённое нами понятие формы ста­вит нас как бы на развилку трёх дорог. По каждой из них можно шагать и шагать, набирая любопытные факты. Три дороги нигде больше не пересекутся.

Понятие формы помогает внести порядок в личный опыт, представляющийся бесконечно многообразным. Если различия затрагивают движение, то мы будем го­ворить о внешних двигательных формах. Если различ­ны в первую очередь состояния психики, мы будем вы­делять психофизиологические формы. В третьем слу­чае придётся разграничивать формы, за которыми стоят фазы приспособительного поведения. Изменения в пси­хических функциях тоже существенны. Так, непроиз­вольное внимание — наша первая ориентировочная ре­акция на новую обстановку — может уступить своё мес­то целенаправленному произвольному вниманию, а то и сосредоточению. Однако разные варианты одной и той же психической функции служат лишь дополни­тельной характеристикой форм, выделенных по друго­му признаку.

Итак, заканчивается длинное отступление, вызван­ное репликами моих читателей. Мы пришли к тому, что­бы видеть педагогику седых незапамятных времен в том искусстве саморегуляции, которому я учился у народ­ной целительности М.С. Зубаревой. Перейдём к главно­му: опишем, какие формы обучающих упражнений вхо­дят в это искусство; покажем, какие практические зада­чи можно решать с помощью зоревой медитации…

Кстати, нет ли у вас привычки смотреть немного свы­сока на всех, кто жил до нас? Мол, они не виноваты в том, что жили не в XXI веке. Но факт остаётся фактом: в умении мыслить мы выше наших предшественников. Уверяю вас: в умении мыслить целостно они были на­много выше нас. Образно говоря, наши далекие предки умели не только выделять в окружающем мире отдель­ные цвета. Нет! Они умели представить себе весь мир в этом найденном цвете. Представляете? Мир жёлтый, как подсолнух, мир васильково-синий…

* * *

 Представьте, вы — Учитель. Вы тренируете юношей. Может быть, показываете приёмы борьбы, сплетая их в не­прерывную плавно текущую череду движений. Может быть, показываете такой же замысловатый танец. Ученики ошеломлены сложностью задачи. Но вы молча делаете своё де­ло. Вы — как ветер, сначала погнавший рябь по воде, а потом раскачавший высокую волну. Повторенье, повторенье… Вы зорко следите за тем, чтобы ученики усваивали внешние требования: чтобы каждое отдельное движение и все они, вместе взятые, подчинялись «регламенту».

Вы знаете:

Только благодаря этому в ученике зарождается второй человек, человек-автомат. Он дарит уверенность в себе, лёг­кость движений (правда, в рамках жёсткой программы). Но мы с радостью видим и другое: высвободился громадный резерв внимания. Можно усложнять условия выполнения движений: сделай то же самое, но с закрытыми глазами! Сделай то же, но в обратном порядке! и т.д., и т.п. И проис­ходит чудо: человек-автомат, сначала не отступавший ни на шаг от, казалось бы, запрограммированной тропы, становит­ся гибким, способным на предвидение. Человек-автомат в каж­дом ученике постепенно становится сноровистей и, в конеч­ном счёте, умнее своего хозяина, кичащегося сознанием. Сконцентрировавшись только на движении, выстроить в человеке целостного двойника, сначала ограниченного, а затем пре­восходящего хозяина во всех отношениях — вот Мудрость многих систем единоборства. В этом же и мудрость ритуального танца. Разве не открывается перед нами сложная лаборатория исследовательской мысли?

Вы можете подумать: да, это сложно, но творчества здесь мало. Ведь мы просто раскрываем то, что уже было в исходных движениях. Освобождаем от обёртки шо­коладную конфету. А вот придумать новое… Не торопи­тесь с выводами.

* * *

Вот вы снова — Учитель. Но теперь сидите и внима­тельно наблюдаете за домашними животными, за детьми и за взрослыми. Все они — умельцы, но уменья их разные. У животных умения без прямохождения. У взрослого чело­века прямохождение — основа основ. А ребёнок? Сначала он как животное… Потом начинает приближаться к взрос­лому по мере того, как овладевает искусством равновесия при прямохождении. Овладение этим искусством продол­жается и у взрослых. На основе навыка равновесия чело­век воздвигает храм Дела своей жизни. Так, так… А что, если у взрослого человека отнять эту основу? Если он вдруг почувствует, что под ногами не привычная твердая земля, а пузырящаяся ветром парусина, и что — не дай бог! — сейчас и эта парусина кончится? Человек стремительно возвращается в детство и начинает «перекраивать» про­грамму собственного развития, старается компенсировать чем-то другим те элементы навыка, которые вдруг оказа­лись ненадёжными. Найти у целостного двойника, заклю­ченного в каждом взрослом человеке, его ахиллесову пяту, поставить его в критические условия, заставить хвататься за всё, что угодно, лишь бы спасти ранее созданное — вот изобретательная мудрость различных систем, призванных развить в человеке необычное свойство.

Итак, мы видим: если, выделив в человеке существен­ное свойство, мы не останавливаемся на этом, а создаём мысленный образ, «моделируем» целостного человека, воплощающего в себе это свойство, перед нами открыва­ются широкие возможности. Мы можем выделить в чис­том виде то, что уже в человеке есть, но прикрыто второ­степенными наносами. Так сказать, достать из грубой не­казистой обёртки вожделенную шоколадную конфету. Мы можем также, экспериментируя с этой моделью, с этой од­носторонней сущностью человека, развивать в человеке и такие качества, каких у него ранее не было.

Предлагаю вам, дорогой читатель, вместе со мной встать на неизведанную тропу. Мы попытаемся осмыслить методи­ку зоревой медитации как искусство открывать «конфет­ку» в человеке или наделять его новыми способностями.

Давайте сначала ответим на такой вопрос: может быть, зоревая медитация не столь и оригинальна? Может быть, и здесь мы работаем с нашим двигательным двойником? Конечно, в самом начале, когда мы закладывали основы речевой формулы энергетического подкрепления, так оно и было. Надеюсь, вы уже оставили этот двигательный этап тренировок позади и теперь знаете это по себе. Но двига­тельная доминанта, которая привязана к слову и которая, в конце концов, вызывается словом — это уже что-то но­вое. А когда мы научаемся использовать выразительные возможности интонации, методика явно превращается в двигательно-речевую.

Однако мы идём дальше. Мы стремимся к слиянию с обожествлённой Природой. Мы вводим понятие «молит­венного состояния души». Двигательно-речевая методика теряет механический характер и возносит нас в сферу ду­ховного опыта. Доминанта усиливается, если мы выполня­ем упражнения в паре или в группе: помогает энергоин­формационный обмен. Энергетическое подкрепление за счёт сил природы (в первую очередь за счёт огня) тоже отры­вает методику зоревой медитации от чисто двигательной основы. «Как сложно!» — воскликнете вы. Я возражу: «На­оборот, так просто!» Ведь, что бы мы ни делали, наша конечная цель — управлять возбуждением и торможением. Чем больше эффективных приёмов, тем легче добиться по­ставленной цели, используя лишь те приёмы, которые наи­более целесообразны в данный момент.

Но что такое возбуждение и торможение? Не забывай­те: от XXI века нас отделяют многие тысячелетия, а своё знание мы черпаем из повседневной жизни своего племе­ни. Знаем ли мы глубокое торможение? Конечно. Вот собака, спящая под кустом, являет нам пример полнейшего физического расслабления. Если нет ощущения грозящей опасности, то всякий уважающий себя человек делает то же. А двигательное возбуждение — знаем ли мы его? Ещё бы! Мы тысячи раз ощущали его в реальном действии. И всякий, кто постоянно действует, различает степени дви­гательного возбуждения. Как бы прикладывает к нему ар­шин. Этот аршин — моё ощущение того, как я справляюсь с двигательной нагрузкой. Справляюсь без малейших уси­лий — комфортная нагрузка. Чуть потяжелее — справля­юсь, если привыкну. Ещё тяжелее — справляюсь долгое время, используя дополнительные резервы. Предельно тя­желая нагрузка вызывает пиковый всплеск возбуждения. Резко, скачком мы мобилизуем все свои силы и справля­емся, но такая нагрузка доступна нам лишь в течение ко­роткого времени. Точно так же всякому, кто живет физи­чески деятельной жизнью, знакомо ощущение готовности к предстоящим физическим нагрузкам. Возбуждение го­товности не такое сильное, как при работе, но это — тоже работа. Можно «перегореть» в ожидании, а когда наста­нет решающий миг, сил уже может не хватить. То, что, думая, решая проблемы, человек испытывает большие на­грузки, было, очевидно, известно с глубокой древности. Простым наблюдением люди могли отметить влияние эмо­ций. Они видели, что взрыв эмоций может увеличить силу двигательного усилия, создать состояние сверхготовности к действию. Точно так же простым наблюдением люди мог­ли установить, что на фоне напряжения любой силы время от времени проходят волны умеренного торможения, сни­жающего скорость бегуна, меткость стрелка и т.д.

Из множества знакомых оттенков возбуждения мето­дика «зоревой» медитации создаёт по нашему желанию уме­ренное или сильное возбуждение. Само по себе возбужде­ние — явление естественной биологической природы. То, что мы вызываем его произвольно и длительное время можем выдержать возбуждение нужной нам силы, делает это формой или фазой процесса медитации.

Подобным же образом на основе знакомых оттенков тор­можения мы создаём по собственному желанию умеренное или глубокое торможение. Это — вторая основная форма или фаза зоревой медитации. Умеренное торможение — это вре­менное понижение готовности. Глубокое торможение обя­зательно сопровождается мышечным расслаблением.

Вы и представить себе не можете, как трудно мне было понять третью «форму» зоревой медитации.

Возьмём «заговор», который я слышал от М.С.Зубаре­вой: «Заря, озарись, озарись, озарись, озарись; раб такой-то заре покорись…» Он заканчивался непонятными словами:

…Вся невзгода прочь удаляется,
С буйным ветром в поле отправляется…
Крепкими замками запирается.

При чём тут «замки»? И что это за «замки»? Может быть, какие-то предметы, как я это видел на приёме боль­ной? Но чаще всего никаких предметов нет! Работает слово «замок» (кстати, по этому слову давайте называть третью основную форму «замковой» фазой). Но в чём сила этого слова? Честно скажу, я долгие годы терялся в догадках.

Потом нашел более или менее приемлемое объяснение. В других системах психологического аутотренинга есть такой приём. Вот я заканчиваю сеанс. Мне надо отклю­читься от формул внушения, направить свои мысли по другому руслу. Я поднимаю руки, вытягиваюсь на цыпоч­ках, затем бессильно бросаю руки вниз, глубоко выдыхаю и говорю мысленно: «Всё». Став привычкой, это помогает резко переключать внимание. К этому приёму я прирав­нял строку с упоминанием замков. Один раз энергично проговаривается эта строка. И всё! Этот приём срабатыва­ет. Назовем его «краткой замковой фразой».

Но в одноразовом проговаривании строки: «Крепки­ми замками запирается…» заключалась моя крупнейшая ошибка.

Не отдавая себе отчёта, почему, я всё-таки полагал, что любая речевая формула несёт конкретный смысл. Только потому она внушает. Только поэтому она работает. Мне ка­залось нелепым повторять много-много раз: «Крепкими зам­ками запирается», не зная, о чём идет речь. Не сразу я понял, что именно в отсутствии конкретного смысла и состоит секрет «замковой» фазы. В общей системе саморегу­ляции этой «бессмысленной» строке уготовано столь же по­чётное место, как и нулю в математике. Эта строка готовит переход к «пустоте сознания», которая и есть подлинное содержание этой формы.

Если вы попробовали поупражняться в произвольном засыпании по методике, приведенной мною выше, то помни­те, что переходу к естественному сну предшествует необыч­ное состояние пустоты сознания на фоне повышенной бод­рости. Для вызова такого состояния и была, по-видимому, изобретена замковая фаза. Проблемой произвольного за­сыпания я занялся довольно-таки случайно, ибо сам бессонницей никогда не страдал. Значит, и свойства зам­ковой фазы после речевой формулы, вызывающей глубо­кое торможение, тоже открылись мне случайно.

Столь же случайно обнаружились свойства «замковой» фазы после речевой формулы, вызывающей сильное и стой­кое возбуждение.

Я опять вспоминаю 12 апреля 1961 года — день, когда Юрий Гагарин полетел в космос. Это был выходной. Весь день я провёл с моим братом Сашей — студентом Рязанс­кого радиотехнического института. Мы много говорили о возможных механизмах телепатии. Договорились прове­рить «зоревую» медитацию в связи с телепатической пере­дачей образов. И часа три, не меньше, мы ходили по ули­цам Рязани, занятые ритмичной ходьбой, пальцевым сче­том и заговором: «Заря, озарись, озарись, озарись…»

Только сегодня я начинаю понимать то, что раньше от меня ускользало:

• в тот раз впервые так долго проговаривалась рече­вая формула энергетического подкрепления без добавки каких-либо внушающих фраз. В Сибири мне доводилось работать с речевой формулой и намного дольше, но на­правлена работа была на определённое внушение. Значит, в Рязани нам удалось получить сильное и длительное воз­буждение, к тому же усиленное эффектом энергоинформа­ционного обмена;
• методика передачи изображений путём мысленно­го внушения требовала от нас, чтобы мы долго смотрели на изображение, сосредоточив на нём всё внимание и не думая ни о чём другом. Поддерживать такое состояние отрешённости оказалось очень легко. Мы провели за эк­спериментом часа два и даже не устали, хотя в норме трудно поддерживать состояние пустоты сознания более пятнадцати минут. На это обстоятельство я тоже долго не обращал внимания.

Для эксперимента я использовал карточки из ватма­на, на чёрном фоне (тушь) — белые буквы русского алфа­вита. Начертание букв привычное: примерно как в газет­ном тексте.

Результат эксперимента был поразительный. И мой брат, и я — мы оба побывали в роли передающего и в роли принимающего. Разницы между нами не было, хотя я практиковал зоревую медитацию до этого более трёх лет, а он впервые познакомился с методикой аутотренинга в день эксперимента.

У принимавшего мысленное внушение при закрытых и завязанных полотенцем глазах вспыхивал слабо светящийся серебристый экран на всё поле обзора. И на этом сереб­ристом фоне были совершенно отчётливо видны буквы в виде серых силуэтов. Мы оба принимали негативное изобра­жение букв алфавита!

Поскольку на этот эффект мы наткнулись случайно и возможности для продолжения исследований не было, могу только высказать предположение: замковая фаза (фаза «пустоты сознания») на фоне чрезвычайно сильного и стой­кого возбуждения может приоткрывать в человеке необыч­ные способности.

Рассмотрим подварианты замковой фазы. Они полу­чаются, если она реализуется на фоне умеренного возбуж­дения или умеренного торможения.

Если вы уже прошли этап формирования управляемой двигательной доминанты, давайте вспомним некоторые дета­ли. Вот мы шагаем, делаем пальцевый счёт, проговарива­ем формулу: «Заря, озарись, озарись, озарись…» Цель — вызвать двигательное возбуждение. Интересно, что полу­чается? Чтобы удовлетворить любопытство, переходим к строке: «Крепкими замками запирается…» Можем энер­гично проговорить её один раз, а затем внимательно «вслу­шиваться» в своё состояние. Можно, вслушиваясь в себя, продолжать повторять замковую речевую формулу. Посте­пенно мы научаемся по разным признакам оценивать на­растание двигательного возбуждения в мозгу. Лично у меня возникает такое ощущение, как будто черепную коробку изнутри обкладывают ватой. Так проявляется повышение давления крови в мозге, а бывает это только тогда, когда я вызываю двигательное возбуждение.

И вот мы снова шагаем, делаем пальцевый счёт, прого­вариваем речевую формулу. Рано или поздно мы утомляем­ся. Происходит общее понижение тонуса. Этот момент, обу­словленный естественными причинами, мы стараемся вклю­чить в нашу тренировочную систему. Для этого в текст речевой формулы вводим описание некоторых симптомов торможения и слова о «замках». Примерно так:

Свежей кровью мозг омывается,
Мозг омывается, кровью питается…
Крепкими замками запирается.
Запирается… запирается…

«Вслушиваясь» в своё состояние, отмечаем, какие субъек­тивные ощущения сопровождают переход к умеренному тор­можению. Позднее причина и следствие меняются местами. Воспроизводя речевую формулу, мы вызываем симптомы умеренного торможения. Есть ещё одно чрезвычайно важное свойство замковой фазы, но о нём лучше будет сказать тог­да, когда мы перейдём к обсуждению наложения полезной, управляющей информации на доминанту.

Итак, в зоревой медитации имеются три простейшие формы. Это фазы возбуждения, торможения и «замковая» фаза. Предполагается, что мы опираемся на разные психи­ческие состояния.

Из этих простейших форм естественным образом скла­дывается тренировочный комплекс. Предположим, мы вызываем умеренное возбуждение (это обязательная пер­вая ступень психологического аутотренинга). Ниже на рис.1 показан типичный ход тренировки.

На отрезке I с помощью различных приёмов, рассмот­ренных нами в самом начале, мы стремимся оторваться от уровня обычного самоощущения и вызвать устойчивое ощу­щение умеренной бодрости. «Замковая» фаза служит для контроля.

На отрезке II новое психическое состояние приобрело устойчивость. Речевая формула умеренного возбуждения произносится без специального сосредоточения, на всякий слу­чай, для поддержания вызванного состояния. Это — время,

когда можно переключать внимание на целевую информацию, призванную вызвать в нас какие-то изменения.

На отрезке III начинает давать о себе знать утомле­ние. Речевой формулой умеренного возбуждения мы противодействуем утомлению, пока оно не возьмёт верх окончательно, и мы вновь не вернёмся к исходному уров­ню нормального тонуса или даже ниже. На этом значи­тельном отрезке продолжается работа с целевой инфор­мацией. В ней участвует и замковая фаза, которая помогает контролировать признаки начинающегося утомления и работает с целевой информацией.

Целевая информация не образует отдельного текста. Она отдельными строками вплетается в обычную рече­вую формулу энергетического подкрепления. Помните, в тексте формулы были строки, посвящённые мышцам?

Ярко и смело заря разгорается,
Бодростью тело моё наполняется.
Силою мышцы мои наливаются,
Разогреваются… разогреваются…

Когда вы привыкнете к тренировочному комплексу, нач­нёте воспринимать его как единое целое, вы научитесь про­тивопоставлять и соотносить друг с другом обычную рече­вую формулу, вызывающую возбуждение (умеренное или сильное) и торможение (умеренное или глубокое), и стро­ки, а порою лишь отдельные слова, несущие целевую ин­формацию.

Вы, конечно, догадались, что и одна строка с целевой информацией может основательно заполнить отрезок тре­нировки II, ибо эту строку можно повторять множество раз на разные лады.

Чтобы овладеть техникой зоревой медитации, особен­но важно различать и сознательно использовать механиз­мы внимания (см. рис.2).

Рис. 2. Показано, как распределяется внимание между целевой информацией и обычным энергетическим подкреплением на раз­ных этапах тренировки. Буквами обозначены: а — обычное энер­гетическое подкрепление; б — целевая информация.

Начало тренировки. Сначала в центре внимания — движение. Затем движения выполняются механически, а вни­мание переносится на выразительные средства интонации. Постепенно вы нащупываете набор интонационных средств, который лучше всего соответствует задаче, стоящей перед вами, интонационный рисунок закрепляется, начинает повторяться, дальше идёт чистая комбинаторика. Теперь вни­мание может отвлечься и от интонации. Сосредотачиваемся на образе Зари. Понимать её можно по-разному: как образ славянского фольклора; как добрую силу, помогающую людям; как олицетворение масштабных сил Природы, ко­торые мы не всегда можем понять, но с которыми обяза­тельно надо считаться. Главное — ощутить свою открытость Заре, глубокое чувство искреннего единения, любви к бес­численным проявлениям красоты в природе; веру в то, что силы добра и красоты в конечном счете победят. Всё это создает настрой, который я называю молитвенным состоя­нием души. На фоне этого светлого, полного надежды на­строя оранжевый язычок пламени на кусочке дерева — сим­вол очищения, символ исполнения надежд. Вместе с пламе­нем, вырастающим до костра, крепнет и уверенность в исполнении надежды. Целевая информация на начальном этапе тренировки вводится в текст, но ради будущей разра­ботки. Сейчас на неё мы обращаем мало внимания.

Основная (рабочая) часть тренировки. Научимся сначала различать, как работает внимание при произнесе­нии слов, нагруженных целевой информацией. Из текста формулы, вызвавшей ощущение бодрости, сначала мы выделяем слова с управляющей информацией. Выделяем именно как слова. Проигрываем все отобранные интона­ционные средства с единственной целью: выделить, под­черкнуть эти слова, вынести их тем самым в центр внима­ния. Интонационное варьирование этих слов продолжает­ся до тех пор, пока нам не надоест и пока не появится стремление отвлечься. Исходных слов, нагруженных по­лезной информацией, в речевой формуле должно быть мало. Это должны быть слова, отправляясь от которых можно выстраивать цепочки ассоциативных образов. Так, текст: «тело наполняется бодростью… Мышцы наливают­ся силой…» может вызвать конкретные воспоминания о разных ситуациях.

С появлением желания отвлечься мы переносим вни­мание на воспоминание или воображаемый образ из нуж­ного нам смыслового ряда. Затем вновь возвращаемся к исходному тексту. Снова отвлекаемся. Снова возвращаем­ся к речевой формуле. Работает приём, который раньше я уже называл «ромашкой».

Замковая фаза разбивает этот процесс как бы паузами бездействия. Вы уже знаете, что самое типичное примене­ние этой фазы — контроль. Мы задаёмся вопросом, «вслу­шиваемся» в своё состояние. На рабочем этапе тренировки замковые фазы позволяют собрать воедино всё, что гово­рится и мыслится. Замковая фаза лепит целостный образ. Как правило, наше воображение и наша память «рыскают»: то выхватят какую-то практически важную деталь, то выс­ветят образ с какой-то эмоциональной точки зрения, то вспомнится интересное слово, которое приходится кстати. В повторяющейся замковой фазе эти кусочки упорядочи­ваются, «склеиваются». Это напоминает работу, которую наше сознание проделывает во сне, когда перерабатывают­ся впечатления предшествующего дня. Интересно, что и в замковой фазе, как во сне, работает подсознание. Пустота осознания именно потому составляет главное содержание этой фазы, что здесь всё только что звучавшее словно проваливается куда-то. Повтор формулы с новыми ассо­циативными образами всякий раз оказывается новым за­ходом.

Именно это замечательное свойство замковой фазы я упоминал выше. Оно замечательное потому, что представля­ет в новом свете всю методику зоревой медитации. О ка­ких бы приёмах мы ни говорили раньше, везде работало сознание. Биоэнергоинформационный обмен был, пожалуй, единственным исключением. И вдруг — «люк» в подсозна­ние.

В нас вспыхивает жгучий интерес. А нельзя ли заме­тить какие-то подробности такого «соскальзывания» в подсознание? Подробности есть. Замковая фаза оформля­ется словами, хотя эти слова и «пустые». Здесь продолжа­ет работать интонация и, в частности, такой важный эле­мент, как опорные тона речевой мелодики. Кроме того, замковую фазу как паузу в работе сознания пронизывает и двигательный ритм.

Работая над методикой произвольного засыпания, я по­степенно замедлял проговаривание слов, затем слова стал делить на слоги, слоги на звуки. И тут я сделал для себя интересное открытие: в замковой фазе отдельный звук мо­жет звучать в сознании очень долго. И, самое неожидан­ное, — долго звучат и согласные, например, взрывные зву­ки: «п», «к», которые реально звучат лишь мгновение. Ока­залось, что отдельные звуки можно мысленно петь, накладывая этот звук на один из опорных тонов речи.

Чем интересен с точки зрения методики медитации этот сам по себе примечательный факт? А вот чем. Переходя к замковой фазе, мы как бы «соскальзываем» с полноценного значимого текста на пустой текст. Но мы можем «соскользнуть» и дальше: от пустого, но всё-таки целостного тек­ста мы перейдём тогда к отдельным звукам, раздающимся в нашем сознании на высоте какого-либо опорного тона речи. Конечно, в действительности, звучит не один звук и не один опорный тон, а переход с одного опорного тона на другой. Кроме выпеваемого звука в предшествующем бе­зударном слоге есть ещё один, менее яркий звук.

Всё это чрезвычайно напоминает «мантры» индийских йогов. Мысленно выпевая в замковой фазе какой-либо звук, вы несомненно сделаете ещё одно важное наблюдение. Поскольку одновременно в вашем сознании звучит ритми­ческий гул как отражение множества двигательных трени­ровок, тот звук, который мы выпевали в сознании, пред­ставляется нам пульсирующим, окрашенным ритмическим гулом.

Заключительная часть тренировки. Главная особен­ность в том, что формула: «Крепкими замками запирает­ся…» оформляет нарастающее торможение, а передача полезной, управляющей информации в подсознание происзодит на фоне всё замедляющегося ритма.

ПРОДОЛЖЕНИЕ